Малатеста Эррико, Насилие как социальный фактор
НАСИЛИЕ, т.е. ФИЗИЧЕСКАЯ СИЛА, применяемая для причинению вреда другому, является самой жестокой формой, которую может принять борьба между людьми, и в высшей степени развращает. По самой своей природе оно стремится задушить лучшие чувства в человеке и развить все антиобщественные качества: свирепость, ненависть, мстительность, дух господства и тирании, презрение к слабым, раболепие перед сильными.
И эта пагубная направленность возникает также тогда, когда насилие используется во благо. Любовь к справедливости, побудившая человека на борьбу, при всех благих первоначальных намерениях, не является достаточной гарантией против разлагающего влияния насилия на разум и действия того, кто его применяет. В вихре боя слишком часто теряется цель, ради которой сражаешься, и думаешь только о том, чтобы вернуть, если возможно, во стократ больше полученных ударов; и когда наконец победа венчает усилия группы, боровшейся за справедливость и человечность, она уже разложилась и неспособна осуществить программу, которой была вдохновлена.
Сколько людей, вступающих в политическую борьбу, вдохновлены любовью к человечеству, свободе и терпимости, в конце концов становятся жестокими и неумолимыми запретителями.
Сколько сект начинали с идеи вершить правосудие, наказывая какого-нибудь угнетателя, которого официальное «правосудие» не могло или не хотело поразить, а кончили тем, что стали орудием личной мести и низменной алчности.
И анархисты, которые восстают против любого вида угнетения и борются за неотъемлемую свободу каждого, и поэтому у них внутри всё должно инстинктивно сжиматься от всех актов насилия, которые перестают быть простым сопротивлением угнетению и, в свою очередь, становятся угнетающими. .. также могут упасть в бездну насилия.
Факты доказали, что анархисты не свободны от ошибок и пороков авторитарных партий, и что в их случае, как и в случае остального человечества, атавистические инстинкты и влияние окружающей среды часто оказываются сильнее лучших теорий и самых благородных намерений.
Возбуждение, вызванное некоторыми недавними взрывами, и восхищение мужеством, с которым бомбометатели встретили смерть, было достаточно, чтобы заставить многих анархистов забыть свою программу и вступить на путь, который является самым абсолютным отрицанием всех анархических идей и чувств.
Ненависть и месть, казалось, стали моральной основой анархизма. «Буржуазия поступает так же плохо и еще хуже». Таков аргумент, которым они пытались оправдать и возвеличить каждый жестокий акт.
«Массы ожесточены; мы должны насильно навязать им наши идеи». «Человек имеет право убивать проповедующих ложные теории». «Массы позволяют нас угнетать; давайте отомстим массам». «Чем больше рабочих убьют, тем меньше останется рабов». Таковы сейчас идеи в некоторых анархических кругах. «Anarchist review», в котором обсуждались различные тенденции анархического движения, ответил товарищу неопровержимым аргументом: «Для вас тоже будут бомбы».
Это правда, что эти ультраавторитаристы, с таким странным упорством называющие себя анархистами, представляют собой лишь небольшую часть, которая приобрела мимолетную значимость благодаря исключительным обстоятельствам. Но мы должны помнить, что, вообще говоря, они вступили в движение, вдохновленные теми чувствами любви и уважения к свободе других, которые отличают истинных анархистов, и только вследствие своего рода морального отравления, вызванного жестокой борьбой, они стали защищать и превозносить действия и принципы, достойные величайших тиранов. Мы также не должны забывать, что всем нам или почти всем грозит одна и та же опасность, и что если большинство из нас вовремя остановились, то, возможно, это произошло из-за тех безумных перегибов, заблаговременно показавших нам, в какую пропасть нам грозила опасность упасть.
Таким образом, для всех существует опасность быть развращенным насилием, презреть народ и стать жестокими и фанатичными преследователями. И если в грядущей революции эта моральная деградация анархистов возобладает в больших масштабах, что станет с анархическими идеями? И каков будет исход революции?
Давайте не будем рассматривать человечество как метафизическую концепцию, лишенную реальности, и не будем превращать любовь к другим в постоянное, абсурдное и невозможное самопожертвование.
Человечество — это непрочная совокупность человеческих единиц, и каждый, кто защищает в себе те права, которые он признает в других, защищает их на благо всех.
Альтруизм не может идти дальше в любви к другим, чем к самому себе, иначе он перестает быть практической реальностью и становится туманной идеей, которая может привлечь некоторые умы, склонные к мистицизму, но, конечно, не может стать нравственным законом, по которому нужно жить.
Цель идеально нравственного человека состоит в том, чтобы все люди как можно меньше страдали и как можно больше радовались.
Если предположить, что преобладающий инстинкт самосохранения устранён, моральный человек, когда он вынужден сражаться, должен действовать таким образом, чтобы общее зло, причиняемое сражающимся, было как можно меньшим. Следовательно, он не должен причинять другому большое зло, чтобы избежать страдания от малого. Например, он не должен убивать человека, чтобы избежать удара; но он без колебаний сломать ему ноги, если не мог поступить иначе, чтобы предотвратить его убийство. А когда речь идет о подобных вещах, например об убийстве, чтобы не быть убитым, то даже тогда мне кажется, что обществу выгодно, чтобы агрессор погиб, а не жертва нападения.
Но если самооборона — это право, от которого можно отказаться, то защита других, рискуя причинить вред агрессору, — это долг солидарности.
Правда ли, что сегодня массы могут освободиться, не прибегая к насилию?
Сегодня над огромным большинством человечества, добывающим скудные средства к существованию своим трудом или умирающим из-за отсутствия работы, существует привилегированный класс, который, монополизировав средства существования и управление общественными интересами, позорно эксплуатирует первых и лишает последних средств для труда и жизни. Этот класс, находящийся под влиянием исключительно жажды власти и прибыли, не проявляет склонности (как показывают факты) к добровольному отказу от своих привилегий и сочетанию своих личных интересов с общим благом. Напротив, он постоянно вооружается более мощными средствами репрессий и систематически применяет насилие не только для того, чтобы остановить любое прямое посягательство на их привилегии, но и для того, чтобы сокрушить в зародыше любое движение, каждую мирно настроенную организацию, чей рост может поставить под угрозу их власть.
Что советует Белл для выхода из этой ситуации?
Пропаганда, организация, моральное сопротивление? Конечно, это важнейшие факторы социальной эволюции, и именно с них мы должны начинать, и без них революционное насилие было бы бессмысленным, более того, невозможным.
Белл признает право рабочих взламывать двери фабрики, чтобы захватить оборудование, но не признает за ними права наносить ущерб фабриканту. И в этом он прав, если владелец позволит рабочим действовать, не противодействуя им силой. Но, к сожалению, придут полицейские с дубинками и револьверами. Что тогда делать рабочим? Должны ли они позволить схватить себя и посадить в тюрьму? Такая игра скоро надоест.
Белл, конечно, признает, что рабочие имеют право организовать всеобщую забастовку для победы над буржуазией. Но что, если правительство отправит солдат, чтобы убить их? Или что, если буржуазия, которая, в конце концов, может позволить себе ждать, выстоит? Бастующим тогда будет совершенно необходимо, если они не хотят умереть от голода в конце второго дня, захватить еду везде, где только смогут ее найти, и так как она не будет отдана им без сопротивления, то они будет вынужден взять её силой. Так что им придется либо воевать, либо считать себя побежденными.
На самом деле ошибка Белла состоит в том, что, рассуждая о методах достижения идеала, он предполагает, что идеал уже достигнут.
Если бы действительно было возможно мирно продвигаться вперед, если бы сторонники социальной системы, отличной от той, которую мы желаем, не заставляли нас подчиниться ей, тогда мы могли бы сказать, что мы живем в условиях анархии.
Ведь что такое анархия? Мы не хотим навязывать другим какую-либо раз и навсегда установленную систему и не претендуем, по крайней мере, я, на то, что обладаем секретом совершенной социальной системы. Мы хотим, чтобы каждая социальная группа имела возможность в пределах, налагаемых свободой других, экспериментировать с тем образом жизни, который она считает лучшим, и мы верим в эффективность убеждения и примера. Если бы общество не отказало нам в этом праве, у нас не было бы права жаловаться, и мы просто стремились бы сделать нашу систему наиболее успешной, чтобы доказать, что она лучше. Только потому, что сегодня один класс обладает монополией на власть и богатство и, следовательно, способен заставить народ концом штыка работать на него, мы имеем право и наш долг бороться с помощью силы за достижение тех условий, которые позволят экспериментировать с лучшими формами общества.
Короче говоря, наш долг — привлекать внимание к опасностям, связанным с применением насилия, настаивать на принципе неприкосновенности человеческой жизни, бороться с духом ненависти и мести, проповедовать любовь и терпимость. Но закрывать глаза на истинные условия борьбы, отказываться от применения силы для отражения и нападения, полагаясь на мнимую действенность «пассивного сопротивления», и во имя мистической морали отрицать право на самооборону или ограничивать его до такой степени, что оно становится иллюзорным, может закончиться только ничем или предоставлением угнетателям свободы действий.
Если мы действительно хотим добиться освобождения народа, не отвергайте в принципе средства, без которых борьба никогда не может быть окончена; и помните, что самые энергичные меры являются также наиболее эффективными и наименее расточительными. Только давайте не будем упускать из виду тот факт, что наша борьба вдохновлена любовью, а не ненавистью, и что наш долг — сделать все, что в наших силах, чтобы следить за тем, чтобы необходимое насилие не переросло в простую жестокость и чтобы его использовали только как оружие в борьбе добра со злом.
Апрель 1895
