Уорд (Вард) Колин, Анархизм как теория организации

Перевод статьи Ward Colin, Anarchism as a Theory of Organization (1966)

[Колин Уорд, другое русское написание его фамилии Вард (в стиле «доктор Ватсон»), (1924–2010) — один из самых известных английских анархистов второй половины 20-го века.

Архитектор, в 40–50-е годы работал в архитектурном бюро Peter Shepheard. Затем перешел в Town and Country Planning Association, где занимался образовательной деятельностью.

1947–1960 редактор анархистской газеты Freedom, 1961–1970 редактор анархистского журнала Freedom.

Колин Уорд автор почти 30 книг на различные темы, от приусадебных участков, архитектуры, жилья, построенного своими руками, детской игры, образования, почтовых карточек, городского планирования до распределения воды и анархистской теории, многих из которых получили мировое признание. Его книга «Ребенок в городе» (The Child in the City (1978) часто переиздаётся и оказала сильное влияние на планировщиков и учителей. Книга «Аркадия для всех: Наследство импровизированного ландшафта» (Arcadia for All: The Legacy of a Makeshift Landscape, 1984), написанная вместе с планировщиком Харди, открыла новое направление в социальной истории 20-го века, связанное с самоорганизованными сообществами и Миллианской верой в демократическую важность экспериментов в жизни. Другая его книга «Приусадебный участок: его ландшафт и культура» (The Allotment: Its Landscape and Culture, 1988), написанная вместе с Дэвидом Краучем, защищала эту уникальную дружественную форму местной самодостаточности в бесплодные годы централизованного планирования землепользования, что сделало Колина героем сегодняшних экологических активистов, включая Джорджа Монбио.

На русский язык переведены:

Вард, «Анархизм. Очень краткое введение»,

глава IV «Harmony through Complexity» из его книги «Анархия в действии» (Ward, Anarchy in Action, 1971) Колин Уорд. Гармония посредством сложности]

.

Вы можете подумать, что, описывая анархизм как теорию организации, я преднамеренно предлагаю к обсуждению парадокс: «анархия», вы можете полагать, является по определению противоположностью организации. На самом деле, однако, «анархия» означает отсутствие правительства, отсутствие власти. Может ли существовать социальная организация без власти, без управляющего органа? Анархисты утверждают, что это возможно, и они также утверждают, желательно чтобы было так. Они утверждают, что в основе наших социальных проблем лежит принцип государственного управления. В конце концов, именно правительства готовятся к войне и ведут её, даже если вы обязаны сражаться и расплачиваться; бомбы, о которых вы беспокоитесь, — это не бомбы, которые карикатуристы пририсовывают анархистам, а бомбы, которые правительства усовершенствовали за ваш счет. В конце концов, именно правительства создают и применяют законы, которые позволяют «имущим» сохранять контроль над социальными активами, а не делиться ими с «неимущими». В конце концов, это принцип авторитета, который гарантирует, что люди будут работать на кого-то большую часть своей жизни, не потому, что они наслаждаются этим или имеют какой-либо контроль над своей работой, а потому, что они видят её как свое единственное средство к существованию.

Я сказал, что правительства ведут войны и готовятся к войнам, но, очевидно, правительства не находятся в одиночестве — власть правительства, даже самая абсолютная диктатура, зависит от молчаливого согласия управляемых. Почему люди соглашаются быть управляемыми? Это не только страх: чего бояться миллионам людей небольшой группы политиков? Это потому, что они привержены тем же ценностям, что и их управляющие. Правители и управляемые одинаково верят в принцип авторитета, иерархии, власти. Это характеристики политического принципа. Анархисты, всегда проводившие различие между государством и обществом, придерживаются социального принципа, который можно видеть везде, где люди соединяются в ассоциации, основанные на общей потребности или общем интересе. «Государство, — сказал немецкий анархист Густав Ландауэр, не есть что-то такое, что может быть разрушено революцией, но есть состояние, некое взаимоотношение между людьми, образ человеческого поведения; мы можем уничтожить его, только создав другую взаимосвязь, ведя себя по-другому».

Любой может увидеть, что существует по крайней мере две разновидности организации. Есть такая, которая принуждает вас, такая, которой управляют сверху, и есть другая, которая управляется снизу, которая не может заставить вас что-либо делать, и к которой вы вольны присоединиться или оставить в покое. Мы могли бы сказать, что анархисты — это люди, которые хотят преобразовать все виды человеческих организаций в своего рода чисто добровольную ассоциацию, откуда люди могут выйти и создать свою собственную, если им это не нравится. Однажды я, просматривая легкомысленную, но полезную книжку «Закон Паркинсона», попытался сформулировать четыре принципа, лежащие в основе анархистской теории организации: они должны быть (1) добровольными, (2) функциональными, (3) временными и (4) маленькими.

Они должны быть добровольными по понятным причинам. Нет смысла защищать индивидуальную свободу и ответственность, если мы собираемся защищать организации, членство в которых является обязательным.

Они должны быть функциональными и временными именно потому, что постоянство является одним из тех факторов, из-за которого отвердевают артерии организации, давая ей личную заинтересованность в собственном выживании, служа интересам должностных лиц, а не ее назначению.

Они должны быть маленькими именно потому, что в небольших личных группах бюрократизирующие и иерархические тенденции, присущие организациям, имеют наименьшие возможности для развития.

Но из-за последнего пункта возникают наши трудности. Если мы считаем само собой разумеющимся, что маленькая группа может функционировать анархически, мы все еще сталкиваемся с проблемой всех тех социальных функций, для которых необходима организация, но которые требуют ее в гораздо большем масштабе. «Хорошо, — могли бы мы ответить, как это делают некоторые анархисты, — если нужны большие организации, то без нас. Мы справимся, как сможем без них.» Мы можем сказать, что это правильно, но если мы пропагандируем анархизм как социальную философию, мы должны учитывать, а не уклоняться от социальных фактов. Лучше сказать: «Давайте найдем способы, с помощью которых крупномасштабные функции можно разбить на функции, которые могут быть организованы небольшими функциональными группами, а затем свяжем эти группы на федеральной основе». Классические анархистские мыслители, предвидевшие будущую организацию общества, мыслили в терминах двух видов социальных институтов: как территориальная единица, коммуна, французское слово, которое вы могли бы считать эквивалентом слова «приход» или русского слова «совет» в его первоначальном значении, но который также отсылает к древним деревенским учреждениям для совместного возделывания земли; и синдикат, другое французское слово из терминологии профсоюзов, синдикат или рабочий совет как единица промышленной организации. Оба вида были задуманы как небольшие местные организационные единицы, которые будут объединяться на федеративных принципах друг с другом для решения более важных жизненных вопросов, сохраняя при этом свою автономию, один из них будет осуществлять федеративное объединение по территориальному, а другой по производственному принципу.

Наиболее близкой в обычном политическом опыте к федеративному принципу, предложенному Прудоном и Кропоткиным, была бы швейцарская, а не американская федеративная система. И, не желая воспевать швейцарскую политическую систему, мы видим, что 22 [в настоящее время 26] независимых кантона Швейцарии являются успешной федерацией. Это федерация подобных элементов, небольших ячеек, и кантональные границы пересекают лингвистические и этнические границы, так что, в отличие от многих неудачных федераций, в конфедерации не доминируют одна или несколько мощных частей. Ибо проблема федерации, как ее называет Леопольд Кор в книге «Распад государств» , — это проблема разделения, а не союза. Герберт Люти пишет о политической системе своей страны:

«Каждое воскресенье жители многих коммун идут на избирательные участки, чтобы избрать государственных служащих, утвердить ту или иную статью расходов или решить, следует ли строить дорогу или школу; после урегулирования дел коммуны, они принимают участие в кантональных выборах и голосуют по кантональным вопросам; наконец … доходят до решений федеральных вопросов. В некоторых кантонах суверенные люди все еще встречаются в духе Руссо, чтобы обсудить вопросы, представляющие общий интерес. Можно подумать, что эта древняя форма собрания — не более чем благочестивая традиция, имеющая определенную ценность в качестве туристической достопримечательности. Если так, то стоит посмотреть на результаты местной демократии.

Простейшим примером служит железнодорожная система Швейцарии, которая является самой плотной сетью в мире. При больших затратах и с большими трудностями она была сделана для удовлетворения потребностей самых маленьких населенных пунктов и самых отдаленных долин, причем не с целью получения прибыли, а потому, что такова была воля народа. Это результат ожесточенной политической борьбы. В 19-м веке «демократическое железнодорожное движение» привело небольшие швейцарские общины к конфликту с крупными городами, которые имели планы централизации …

И если мы сравним швейцарскую систему с французской, которая с восхитительной геометрической регулярностью совершенно центрирована на Париже, так что процветание или упадок, жизнь или смерть целых регионов зависели от качества связи со столицей, мы увидим разницу между централизованным государством и федеральным союзом. Карта железной дороги сразу очень легко прочитывается, но давайте теперь наложим на нее другую, показывающую экономическую активность и движение населения. Распределение промышленной деятельности по всей Швейцарии, даже в отдаленных районах, объясняет силу и стабильность социальной структуры страны и предотвратило те ужасные концентрации промышленности 19-го века с их трущобами и безродным пролетариатом.»

Я цитирую все это, как я уже сказал, не для того, чтобы похвалить швейцарскую демократию, а для того, чтобы указать, что федеральный принцип, лежащий в основе анархической социальной теории, заслуживает гораздо большего внимания, чем ему уделяется в учебниках по политологии. Даже в контексте обычных политических институтов его принятие имеет далеко идущий эффект.

Другой анархистской теорией организации является то, что мы могли бы назвать теорией спонтанного порядка: при наличии общей потребности группа людей методом проб и ошибок, импровизацией и экспериментом будет извлекать порядок из хаоса — этот порядок будет более прочным и более тесно связанным с их потребностями, чем любой навязанный извне порядок.

Кропоткин пришел к этой теории, изучая истории человеческого общества и социальной биологии, что привело к его книге «Взаимная помощь», и она наблюдалась в большинстве революционных ситуаций, в специальных организациях, которые возникают после природных катастроф или в любой деятельности, при которой отсутствует организационная форма или иерархическая власть. Эта концепция получила название «Социальный контроль» в одноименной книге Эдварда Олсворта Росса, который привел примеры «пограничных» обществ, в которых посредством неорганизованных или неформальных мер порядок эффективно поддерживается без конституированной власти: «Сочувствие, общительность, чувство справедливости и негодование способны при благоприятных обстоятельствах выработать сами по себе настоящий, естественный порядок, то есть не искусственно созданный порядок».

Интересным примером разработки этой теории является Центр Здоровья Пионер в Пекхеме, Лондон, который был основан за десятилетие до войны группой врачей и биологов, которые хотели изучать природу здоровья и здорового поведения вместо изучения болезненных состояний подобно остальным в их профессии. Они решили, что для этого нужно создать социальный клуб, чьи члены вступали бы как семьи и могли бы пользоваться различными услугами, включая плавательную баню, театр, детскую комнату и кафетерий, в обмен на подписку на семейное членство и согласие на периодические медицинские обследования. Давался совет, но не лечение. Чтобы иметь возможность делать достоверные выводы, биологи Пекхэма считали необходимым наблюдать за людьми, которые были свободны-свободны действовать так, как они хотели, и выражать свои желания. Так что не было ни правил, ни лидеров. «Я был единственным человеком, обладающим властью, — сказал д-р Скотт Уильямсон, основатель, — и я использовал её, чтобы остановить любого, кто проявлял какую-либо власть». Первые восемь месяцев был хаос. «С первыми членами-семьями, — говорит один из наблюдателей, — прибыла орда недисциплинированных детей, которые использовали все здание так же, как они могли бы использовать одну обширную лондонскую улицу. Крича и бегая, как хулиганы, по всем комнатам, ломая оборудование и мебель», они сделали жизнь невыносимой для всех. Скотт Уильямсон, однако, «Настаивал на том, что мир должен быть восстановлен только откликом детей на различные стимулы, которые были помещены на их пути», и «менее чем через год хаос был сведен к порядку, в котором группы детей ежедневно могли быть замечены плавающими, катающимися на коньках, катающимися на велосипедах, использующими гимнастический зал или играющими в какую-то игру, иногда читающими книгу в библиотеке … беготня и крики остались в прошлом».

О более драматических примерах такого же рода феномена сообщают те люди, которые были достаточно смелыми или достаточно уверенными, чтобы создать самоуправляемые некарательные сообщества правонарушителей или дезадаптированных детей: например, Август Айххорн и Гомер Лейн. Айххорн управлял таким известным учреждением в Вене, описанным в его книге «Непокорный подросток». Гомер Лейн был человеком, который после экспериментов в Америке основал в Британии сообщество несовершеннолетних правонарушителей, мальчиков и девочек, под названием «Маленькое содружество». Лейн обычно заявлял, что «свобода не может быть дана. Она берется ребенком в открытии и изобретении.» Верный этому принципу, отмечает Говард Джонс, «он отказался навязать детям систему управления, скопированную с институтов взрослого мира. Самоуправляющаяся структура «Маленького Содружества» развивалась самими детьми, медленно и мучительно, чтобы удовлетворить их собственные потребности».

Анархисты верят в безначальниковые группы, и если эта фраза вам знакома, то из-за парадокса, который известен как техника группы без руководителя, принятой в британской и американской армиях во время войны, — как способ выбора командиров. Военные психиатры узнали, что черты ведущего или ведомого не проявляются в изоляции. Они, как написал один из них, «относятся к конкретной социальной ситуации — руководство варьировалось от ситуации к ситуации и от группы к группе». Или, как сказал сто лет назад анархист Михаил Бакунин: «Я получаю и даю, — такова человеческая жизнь. Всякий является авторитетным руководителем, и всякий управляем в свою очередь. Следовательно, отнюдь не существует закрепленного и постоянного авторитета, но постоянный взаимный обмен власти и подчинения, временный и — что особенно важно, — добровольный.»

Этот тезис о руководителе был хорошо сформулирован в книге Джона Комерфорда «Здоровье Неизвестное» об эксперименте в Пекхэме:

«Приученный, как и этот век, к искусственному руководству … трудно осознать ту истину, что лидеры не нуждаются в обучения или назначении, а возникают спонтанно, когда того требуют условия. Изучая своих членов в общедоступном Центре Пекхэма, наблюдающие ученые снова и снова видели, как один из членов инстинктивно становился и был инстинктивно, но официально не признанным вожаком, чтобы удовлетворить потребности одного конкретного момента. Такие вожаки появлялись и исчезали по мере необходимости Центра. Поскольку они не были сознательно назначены, они также (когда они выполнили свою задачу) не были сознательно свергнуты.

Также не было особой благодарности членов к вожаку ни во время его руководства, ни после за оказанные услуги. Они следовали его руководящим указаниям, пока они были полезны и этого они хотели. Они растворились без сожалений, когда какое-нибудь расширение опыта поманило их в какое-то новое приключение, которое в свою очередь извергло бы своего спонтанного вожака, или когда их уверенность в себе была такова, что любая форма ограниченного руководства была бы сдерживающим фактором для их. Следовательно, если общество предоставлено самому себе в подходящих условиях для самовыражения, оно спонтанно само спасает себя и достигает гармонии действий, с которой не может соперничать навязанное руководство.

Не обманывайтесь сладкой рассудительностью всего этого. Эта анархистская концепция руководства является весьма революционной по своим последствиям, как вы можете видеть, если вы посмотрите вокруг, так как повсюду в действии вы видите противоположную концепцию: концепцию иерархического, авторитарного, привилегированного и постоянного руководства. Имеется очень мало сравнительных исследований воздействия этих двух противоположных подходов на организацию труда. Два из них я упомяну позже; отчет об организации архитекторских бюро был подготовлен в 1962 году для Института британских архитекторов под названием «Архитектор и его бюро». Команда, которая подготовила этот отчет, нашла два разных подхода к процессу проектирования, которые привели к различным способам работы и методам организации. Один они классифицированы как централизованный, который характеризовался автократическими формами контроля, а другой они называли рассредоточенным, способствующий тому, что они называли «неформальной атмосферой свободно распространяющихся идей». Это очень актуальная проблема среди архитекторов. Мистер У.Д. Пайл, который в официальном качестве содействовал выдающемуся успеху послевоенной британской архитектуры, программе школьного строительства, указывает среди того, что он ищет в команде строителей: «Он должен верить в то, что я называю неиерархической организацией работы. Работа должна быть организована не по звездной системе, а по репертуарной системе. Руководитель часто может быть младшим по отношению к члену команды. Это будет принято только в том случае, если общепринято, что первенство принадлежит лучшей идее, а не по старшинству».

И один из наших величайших архитекторов, Вальтер Гропиус, провозглашает то, что он называет техникой «сотрудничества между людьми, которое высвобождает творческие инстинкты личности, а не душит их. Суть такой техники должна заключаться в том, чтобы подчеркнуть индивидуальную свободу инициативы, а не авторитарное руководство со стороны начальника … синхронизация индивидуальных усилий посредством непрерывного даю и получаю своих членов…»

Это приводит нас к еще одному краеугольному камню анархистской теории — идее рабочего контроля промышленности. Очень многие считают, что рабочий контроль является привлекательной идеей, но она не может быть реализована (и, следовательно, не стоит бороться) из-за масштабов и сложности современной промышленности. Как мы можем убедить их в обратном?

Помимо указания на то, как меняющиеся источники движущей силы делают географическую концентрацию промышленности устаревшей и как меняющиеся методы производства делают ненужной концентрацию огромного числа людей, возможно, лучший способ убедить людей в том, что идея рабочего контроля осуществима в крупной промышленности, показать успешные примеры того, что гильдейские социалисты называли “вторгающимся контролем”. Они являются частичными и ограниченными по своему действию, как это и должно быть, поскольку действуют в пределах традиционной промышленной структуры, но они указывают на то, что рабочие обладают организационными способностями на своих рабочих местах, что большинство людей отрицают.

Позвольте мне проиллюстрировать это двумя недавними примерами из современной крупной промышленности. Первая, бригадная система, работавшая в Ковентри, была описана американским профессором промышленной и управленческой инженерии Сеймуром Мелманом в его книге «Принятие решений и производительность» . Он попытался, детально сравнив производство аналогичного продукта, трактора Ferguson, в Детройте и Ковентри, Англия, «продемонстрировать, что существуют реалистичные альтернативы менеджерскому управлению производством». Его рассказ о работе бригадной системы был подтвержден инженером из Ковентри, Регом Райтом, в двух статьях в «Анархии» .

О тракторном заводе «Стандард» в период до 1956 года, когда он был продан, Мелман пишет: «Мы покажем, что в этой фирме одновременно: тысячи рабочих работали практически без надзора, как это обычно понимается, и с высокой производительностью; выплачивалась самая высокая заработная плата в британской промышленности; высококачественная продукция производилась по приемлемым ценам на механизированных заводах; руководство вело свои дела с необычно низкими издержками; кроме того, организованные работники играли существенную роль в принятии производственных решений».

С точки зрения производственных рабочих, «бригадная система ведет к отслеживанию товаров, а не к слежке за людьми». Мелман противопоставляет «хищническую конкуренцию», характеризующую менеджерскую систему принятия решений, системе принятия решений работниками, в которой «наиболее характерной чертой процесса выработки решений является равноправие в принятии решений, при этом право окончательного решения находится в руках самих работников, трудящихся в составе разных групп». Бригадная система, как он описал ее, очень похожа на систему коллективных договоров, отстаиваемую Г.Д.Х. Коулом, утверждавшим, что «Результатом будет соединение членов рабочей бригады в единое предприятие под их совместным руководством и контролем и их освобождение от навязанного извне порядка в отношении метода выполнения работы”.

Мой второй пример снова упоминается в сравнительном исследовании различных методов организации труда, проведенного Институтом Тавистока в конце 1950-х годов, о котором сообщалось в книгах Э. Л. Триста «Организационный выбор» и П. Хербста «Функционирование автономной группы». Его важность можно увидеть из слов, которыми началась первая из них: «Это исследование касается группы шахтеров, собравшихся вместе, чтобы выработать новый способ совместной работы, спланировать изменения, которые они хотели осуществить, и проверить их на практике.

Новый тип организации труда, который стал известен в промышленности как комплексная бригада без разделения труда, в последние годы спонтанно возник в ряде различных карьеров на северо-западном угольном месторождении Дарем. Его корни уходят в более раннюю традицию, которая была почти полностью вытеснена в течение прошлого столетия введением методов работы, основанных на сегментации задач, дифференцированном статусе и оплате, внешнем иерархическом контроле». В другом отчете отмечается, что исследование показало «способность довольно больших групп первичной работы из 40–50 членов действовать как саморегулирующиеся, саморазвивающиеся социальные организмы, способные поддерживать себя в устойчивом состоянии высокой производительности». Авторы описывают систему таким образом, который показывает её связь с анархистской мыслью:

«Комплексная бригада может быть описана как та, которая берет на себя полную ответственность за весь цикл операций, связанных с добычей угля. Ни у одного члена бригады нет фиксированной рабочей специализации. Рабочие сами в зависимости от требований текущей задачи выполняют необходимую работу. В пределах технологических требований и требований безопасности они могут свободно развивать свой собственный способ организации и выполнения своей задачи. Они не подчиняются никакому внешнему начальнику в этом отношении, и в самой бригаде нет ни одного члена, который берет на себя формальную директивную руководящую функцию. В то время как при обычной работе в длинном забое работа по добыче угля делится на четыре-восемь отдельных рабочих специальностей, выполняемых разными группами, каждая из которых оплачивается по разной ставке, членам комплексной бригады больше не платят напрямую ни за одну из выполненных задач. Вместо этого соглашение о полной заработной плате основано на договорной цене за тонну угля, добытого бригадой. Полученный доход делится поровну между членами бригады.»

Работы, которые я цитировал, были написаны для специалистов по производительности труда и организации производства, но их уроки понятны людям, интересующимся идеей рабочего контроля. Столкнувшись с возражением, что, хотя можно показать, что автономные группы могут самоорганизовываться в больших масштабах и для решения сложных задач, не было доказано, что они могут успешно координировать свои действия, мы вновь прибегаем к федеративному принципу. Нет ничего странного в идее, что большое количество автономных промышленных предприятий могут образовать союз и координировать свою деятельность. Если вы путешествуете по Европе, вы едите по путям дюжины железнодорожных систем — капиталистических и коммунистических — координируемых свободно достигнутым соглашением между различными предприятиями без всякой центральной власти. Вы можете отправить письмо в любую точку мира, но всемирного почтового ведомства не существует, — представители разных почтовых служб просто проводят конгресс каждые пять лет или около того.

Тенденции, наблюдаемые в этих случайных экспериментах по организации производства, в новых подходах к проблемам преступности и наркомании, в образовании и организации сообщества, в «деинституционализации» больниц, приютов, детских домов и т.д., имеют много общего друг с другом и противоречат общепринятым представлениям об организации, власти и управлении. Кибернетическая теория с ее акцентом на самоорганизующиеся системы и размышлениями об отдаленных социальных эффектах автоматизации ведет в подобном революционном направлении. Джордж и Луиза Кроули, например, в своих комментариях к докладу Специального комитета по тройной революции (Месячный обзор, Ноябрь 1964 г.) отмечают: «Мы находим не менее разумным постулировать функционирующее общество без власти, чем постулировать упорядоченную вселенную без бога. Поэтому слово анархия для нас не несет в себе значение как беспорядок, хаос или путаница. Для гуманных людей, живущих в неконкурентных условиях свободы от тяжелого труда и всеобщего достатка, анархия является просто подходящим состоянием общества».

В Великобритании профессор Ричард Титмусс отмечает, что социальные идеи могут быть столь же важными в ближайшие полвека, как и технические инновации. Я полагаю, что социальные идеи анархизма: автономные группы, спонтанный порядок, рабочий контроль, федеративный принцип — составляют целостную теорию социальной организации, которая является обоснованной и реалистичной альтернативой авторитарной, иерархической и институциональной социальной философии, которую мы видим в применении повсюду вокруг нас.

Человек будет вынужден, заявлял Кропоткин, «найти новые формы для всех общественных отправлений, которые теперь государство распределяет между своими чиновниками», и он настаивал на том, что «И пока они не выработаются самою жизнью освобождающихся людей, самою освободительною революцией, до тех пор ничего не будет сделано пока этого не сделано, ничего не будет сделано». Я думаю, что мы обнаружили, какими должны быть эти новые формы организации. Теперь мы должны использовать возможности для их практического применения.