I.5.6 Не возникнет ли опасность «тирании большинства» при либертарном социализме?
Хотя возражение «тирания большинства» действительно содержит важный момент, оно часто выдвигается из корыстных соображений. Это связано с тем, что те, кто поднял этот вопрос (например, создатели конституции США 1789 года, такие как Гамильтон и Мэдисон), считали «меньшинство» подлежит защите, по причине наличия богатства. Другими словами, возражение направлено не против тирании большинства как таковой (у них нет возражений, когда большинство поддерживает их право на богатство), а против попыток большинства изменить свое общество на более справедливое. Однако, как уже отмечалось, возражение против правления большинства действительно содержит обоснованный момент, к которому анархисты обращались, а именно, что насчет свободы меньшинства в самоуправляемом обществе.
Конечно, эта опасность существует в любом обществе, будь то его структура принятия решений, прямая (анархия) или косвенная (посредством той или иной формы правления). Анархисты находятся на переднем крае в выражении беспокойства по этому поводу (см., например, классическое эссе Эммы Гольдман «Меньшинство против большинства» из сборника «Анархизм и другие эссе»). Мы хорошо понимаем, что масса, до тех пор пока отдельные люди в ней сами не освободятся, может быть мертвым грузом для других, сопротивляясь изменениям и навязывая единообразие. Как утверждала Гольдман, «даже больше, чем официальная власть, это социальное единообразие и одинаковость больше всего беспокоят человека». [Red Emma Speaks, p. 93]. Отсюда комментарий Малатесты о том, что анархисты «имеют особую миссию быть бдительными хранителями свободы, против всех претендентов на власть и против возможной тирании большинства». [Malatesta, Life and Ideas, p. 161]
Однако вместо того, чтобы делать элитарные выводы из этого факта жизни при капитализме и поощрять формы правления и организации, которые ограничивают участие народа (и способствуют правлению и тирании немногих) — как это делают классические либералы — либертарии утверждают, что только процесс самоосвобождения через борьбу и участие может разбить массу на свободных, самоуправляющихся индивидов. Более того, мы также утверждаем, что участие и самоуправление — это единственный способ, с помощью которого большинство может прийти к пониманию сути идей меньшинства и важности защиты свобод меньшинства. Это означает, что любая попытка ограничить участие во имя прав меньшинств фактически усиливает стадный менталитет, тем самым подрывая свободу меньшинства и индивида, а не защищая её. Как утверждает Кэрол Пейтман:
«Фактические данные подтверждают аргументы … что мы учимся участвовать, участвуя, и что чувство политической действенности более вероятно будет развиваться в участной среде (participatory environment). Кроме того, имеющаяся информация указывает на то, что опыт участной структуры власти также может быть эффективным в уменьшении склонности к недемократическим наклонностям у индивида.» [Carole Pateman, Participation and Democratic Theory, p. 105]
Однако, хотя есть повод для беспокойства (и анархисты находятся на переднем крае в его выражении), возражение «тирания большинства» не учитывает огромной разницы между прямой и «представительной» формами демократии.
В нынешней системе, как мы указывали в разделе B.5, избиратели являются просто пассивными наблюдателями сделанных с определенной целью, постановочных и тщательно отрепетированных дебатов между кандидатами, предварительно отобранными корпоративной элитой, которая оплачивает расходы на избирательную кампанию. Чаще всего от публики ожидают, что она будет выбирать просто на основе политической рекламы и коротких отрывков из выступлений в новостях. После того, как выбор сделан, громоздкие и неэффективные процедуры отзыва гарантируют, что избранные представители могут действовать более или менее так, как им (или, скорее, их богатым спонсорам) нравится. Таким образом, функция электората при буржуазном «представительном управлении» состоит в утверждении уже сделанного за него «выбора»!
Напротив, при прямой либертарной демократии решения принимаются после публичного обсуждения на сообщественных ассамблеях (собраниях), открытых для всех. После того, как решения были приняты, меньшинство — даже меньшинство, состоящее из одного, — все еще имеет достаточно возможностей для представления аргументированных и убедительных контраргументов, чтобы попытаться изменить решение. Этот процесс дебатов, расхождения во мнениях, возражения и ответных опровержений, который продолжается даже после того, как побежденное меньшинство временно неохотно соглашается с решением большинства, фактически отсутствует в представительной системе, где «тирания большинства» действительно является проблемой. Кроме того, меньшинство могут выйти из ассоциации, если принятое решение действительно оскорбительно для них.
И давайте не будем забывать, что, по всей вероятности, вопросы личного поведения или деятельности не будут обсуждаться на микрорайонных ассамблеях. Почему? Потому что мы говорим об обществе, в котором большинство людей считают себя уникальными, свободными личностями, которые, таким образом, признают и действуют для защиты уникальности и свободы других. Если люди не подвергнулись религиозной или какой-либо другой форме идеологической обработки, они могут быть терпимыми к другим и их индивидуальности. Если сейчас это не так, то это больше связано с существованием авторитарных социальных отношений — отношений, которые будут разрушены при либертарном социализме — и типом человека, которого они создают, а не с каким-то врожденным человеческим недостатком.
Таким образом, в либертарном социалистическом сообществе будут существовать обширные области жизни, которые не касаются других людей. Анархисты всегда подчеркивали важность личного пространства и «частных» зон. Действительно, для Кропоткина неудача многих «утопических» сообществ напрямую проистекала из отсутствия личного пространства. Одна из ошибок, допущенных такими «утопическими» сообществами при капитализме, заключалась в том, что «они непременно желали устроиться по образцу семьи и основать «великую семью братьев и сестер». Ради этого они селились под одним кровом, где им приходилось всю жизнь оставаться в обществе все тех же «братьев и сестер». Но тесное сожительство под одним кровом — вообще вещь нелегкая. Два родных брата, сыновья одних и тех же родителей, и то не всегда уживаются в одной избе или в одной квартире. Кроме того, семейная жизнь не всем подходит. А потому было коренною ошибкою налагать на всех членов жизнь «большою семьею» вместо того, чтобы, напротив, обеспечить каждому наибольшую свободу и наибольшее охранение внутренней жизни каждой семьи.» они непременно желали устроиться по образцу семьи и основать «великую семью братьев и сестер». Ради этого они селились под одним кровом, где им приходилось всю жизнь оставаться в обществе все тех же «братьев и сестер». Но тесное сожительство под одним кровом — вообще вещь нелегкая. Два родных брата, сыновья одних и тех же родителей, и то не всегда уживаются в одной избе или в одной квартире. Кроме того, семейная жизнь не всем подходит. А потому было коренною ошибкою налагать на всех членов жизнь «большою семьею» вместо того, чтобы, напротив, обеспечить каждому наибольшую свободу и наибольшее охранение внутренней жизни каждой семьи.» [Кропоткин, Маленькие коммунистические общины. — причины их неуспеха]
Таким образом, в анархическом обществе постоянное согласие по всем вопросам нежелательно. Членам свободного общества «нужно только договориться о каком-то плодотворном методе совместной работы, и они свободны в остальном жить по-своему» [Kropotkin, Advice to Those About to Emigrate (1893)]
Что подводит нас к другому ключевому моменту. Когда анархисты говорят о демократизации или обобществлении в пользу коммуны домашнего хозяйства или любой другой ассоциации, мы не имеем в виду, что оно должно быть лишено своего частного статуса и стать открытым для «тирании большинства» или регулирования путем всеобщего голосования в единой, универсальной общественной сфере. Скорее, мы имеем в виду, что домашние хозяйства и другие отношения должны принимать либертарные характеристики и соответствовать свободе всех своих членов. Таким образом, общество, основанное на самоуправлении, не подразумевает разрушения частных сфер деятельности — оно подразумевает распространение анархических принципов на все сферы жизни, как частные, так и общественные. Это не означает подчинение частного публичному или наоборот.
Другими словами, крайне маловероятно, что «тирания большинства» проявит себя там, где ее наиболее правильно опасаются — в своих домах, в том, как ведут себя с друзьями, в своем личном пространстве, в том, как действуют, и так далее. Пока индивидуальная свобода и права защищены, мало заботит, что люди вытворяют (включая права детей, которые также являются личностями, а не собственностью их родителей). Прямая демократия в анархистской теории связана исключительно с общими ресурсами, их использованием и управлением. Крайне маловероятно, что свободное общество будет обсуждать вопросы личного поведения или морали и вместо этого оставит их на усмотрение тем, кого они непосредственно затрагивают — как и должно быть, поскольку всем нам нужно личное пространство и эксперименты, чтобы найти образ жизни, который лучше всего подходит нам.
Сегодня авторитарное мировосприятие, характеризующееся неспособностью мыслить вне категорий господства и подчинения, прививается через приучение в семье, школах, религиозных учреждениях, клубах, братствах, армии и т.д. и порождает тип личности, нетерпимый к любому человеку или группе, которые воспринимаются как угроза сохранению навсегда этого мировосприятия и соответствующих ему институтов и ценностей. Таким образом, как утверждает Бакунин, «общественное мнение» потенциально нетерпимо «просто: потому, что до сих пор эта сила сама не была очеловечена; а не была она очеловечена потому, что общественная жизнь, верным выражением которой она является, основана … на поклонении божеству, а не на уважении человека; на авторитете, а не на свободе; на привилегиях, а не на равенстве; на эксплуатации, а не на братстве людей; на несправедливости и лжи, а не на справедливости и истине. Следовательно, реальное действие общественности, находившееся всегда в противоречии с гуманитарными теориями, которые она исповедует, производило всегда пагубное и развращающее влияние, а не моральное.» [Бакунин, Бог и государство] Другими словами, «если общество когда–либо будет свободно то это произойдет благодаря освободившимся индивидуумам, свободные усилия которых создают общество». [Эмма Гольдман, Сборник «Анархизм»]
Однако в анархическом обществе будут предприняты сознательные усилия, чтобы растворить институциональные и традиционные источники авторитарного/покорного типа личности и, таким образом, освободить «общественное мнение» от его нынешнего потенциала нетерпимости. Вдобавок следует отметить, что, поскольку анархисты признают, что практика принятия на себя политических обязательств, подразумеваемая в свободной ассоциации, также подразумевает право практиковать несогласие и неповиновение. Как отмечает Кэрол Пейтман, «даже если невозможно быть несправедливым по отношению к себе, я голосую не за себя одного, а один со всеми остальными. Вопросы о несправедливости всегда уместны в политической жизни, поскольку нет гарантии, что участное голосование действительно приведет к принятию решений в соответствии с принципами политической морали». [Carole Pateman, The Problem of Political Obligation, p. 160]
Если человек или группа людей чувствуют, что конкретное решение угрожает их свободе (что является основным принципом политической морали в анархическом обществе), они могут (и должны) действовать, чтобы защитить эту свободу. «Политическая практика участного голосования основывается на коллективном самосознании значения гражданства и того, что оным подразумевается. Члены политической ассоциации понимают, что голосовать — значит одновременно брать на себя обязательства, брать на себя обязательства перед согражданами, а также брать на себя обязательства перед ними во взаимном обязательстве … отказ голосовать в конкретном случае указывает на то, что отказывающиеся верят. .. [это] предложение … нарушает принцип политической морали, на котором основана политическая ассоциация. . Отказ от голосования [или использование прямого действия] можно рассматривать как взывание к «чувству справедливости» сограждан». [Carole Pateman, The Problem of Political Obligation, p. 161]
Поскольку они больше не «соглашаются» с решениями, принимаемыми их сообществом, они могут взывать к «чувству справедливости» своих сограждан посредством прямого действия и указывать на то, что данное решение может иметь последствия, о которых большинство не подозревало. Следовательно, прямое действие и несогласие являются ключевым аспектом анархического общества и помогают защитить его от тирании большинства. Анархизм отвергает позицию «люби или оставь», которая характерна для классического либерализма, а также для Руссо (этот аспект его работы несовместим с его основами участия).
Это видение взятого на себя обязательства, основанного на личной свободе, указывает на основной недостаток аргумента Йозефа Шумпетера против демократии как что угодно, за исключением политического метода принятия решений (в его случае кто будет лидером общества). Шумпетер предложил «мысленный эксперимент», представить страну, которая демократическим путем преследует евреев, ведьм и христиан (см. его знаменитую работу «Капитализм, социализм и демократия»). Он утверждает, что мы не должны одобрять эти практики только потому, что они были приняты демократическим методом, и, следовательно, демократия не может быть самоцелью.
Однако такое систематическое преследование противоречило бы правилам процедуры, необходимым для того, чтобы политический метод страны или сообщества назывался «демократическим». Это потому, что для того, чтобы быть демократическим, меньшинство должно иметь возможность для своих идей стать идеями большинства посредством дискуссии и убеждения большинства (а это требует свободы обсуждения и ассоциации). Страна или сообщество, в которых большинство преследует или подавляет меньшинство, автоматически гарантирует, что меньшинство никогда не сможет стать большинством (поскольку применение силы исключает, что меньшинство может стать таковым) или убедить большинство в ошибочности его пути (даже если оно не может стать большинством физически, оно может стать таким моральным, убедив большинство изменить свою позицию). Пример Шумпетера полностью нарушает демократические принципы и поэтому не может быть согласован с правилами демократических процедур. Таким образом, тирания большинства является грубым нарушением и демократической теории, и личной свободы (неудивительно, поскольку первая имеет свои корни во второй).
Этот аргумент с еще большей силой применим и к самоуправляемому сообществу, и поэтому любая система, в которой большинство тиранствует над меньшинством, по определению не является самоуправляемой, поскольку одна часть сообщества исключена из возможности убедить другую («порабощение части нации отрицает сам федеральный принцип» [P-J Proudhon, The Principle of Federation, p. 42f]). Таким образом, свобода личности и права меньшинства необходимы для прямой демократии/самоуправления.
Следует, однако, подчеркнуть, что большинство анархистов не думают, что способ защититься от возможной тирании большинства состоит в том, чтобы прибегать к принятию решений на основе консенсуса (где никакие действия не могут быть предприняты до тех пор, пока все члены группы не согласятся) или системе собственности (базирующаяся на контрактах). И консенсус (см. раздел A.2.12 — «Консенсус — это альтернатива прямой демократии?»), и контракты (см. раздел A.2.14 — «Почему волюнтаризма недостаточно?») вскоре приводят к авторитарным социальным отношениям, развивающимся во имя «свободы.»
Например, принятие решений на основе консенсуса имеет тенденцию устранять творческую роль несогласия и видоизменяться в систему, которая вынуждает людей к психическому и интеллектуальному стремлению уступить, согласиться, — едва ли либертарный идеал. В случае систем, основанных на собственности и контрактах, те, у кого есть собственность, обладают большей властью, чем те, у кого ее нет, и поэтому они вскоре определяют, что можно, а что нельзя делать — иными словами, «тирания меньшинства» и иерархическая власть. Обе альтернативы глубоко ошибочны.
Следовательно, большинство анархистов признало, что принятие решений большинством является лучшим, хотя и не идеальным, способом достижения решений в политической системе, основанной на максимизации индивидуальной (и также социальной) свободы. Прямая демократия в народно-низовых конфедеративных ассамблеях (собраниях) и рабочих советах гарантирует, что принятие решений по своей сути является «горизонтальным» (то есть между равными), а не иерархическим (то есть правительственным, между отдающим приказы и исполняющим их). Другими словами, это гарантирует свободу.
.
Часто задаваемые вопросы об анархизме (An Anarchist FAQ)
I.5.7 Что будет, если я не хочу вступать в коммуну?
I.5.5 Разве участные сообщества и конфедерации не являются просто новыми государствами?
