J.2.2 Почему анархисты отвергают голосование как средство для достижения изменений?
Просто потому, что предвыборная кампания не работает. В истории много примеров, когда радикалы избирались на посты только для того, чтобы стать такими же или даже более консервативными, чем политики, которых они заменили.
Как мы уже обсуждали ранее (см. Раздел B.2 ), любое правительство находится под давлением двух источников власти: государственной бюрократии и крупного бизнеса. Это гарантирует, что любые попытки социальных изменений будут подорваны и выхолощены корыстными интересами, допуская, что они были в таком положении с самого начала (дерадикализирующие эффекты предвыборной кампании обсуждаются в разделе J.2.6 ). Здесь мы подчеркнем силу корыстных интересов в демократическом правительстве.
Для анархистов общая природа государства и его роль в обществе заключается в обеспечении «сохранения экономического ‘статус-кво’, защиты экономических привилегий правящего класса, агентом и жандармом которого оно является». [Luigi Galleani, The End of Anarchism?, p. 28] Вот почему государство и капитал ограничивают и контролируют результаты политического действа так называемого суверенного народа, выраженного голосованием.
Начнем с капитала, если мы предположим, что было избрано относительно реформистское правительство, оно вскоре столкнется с различными экономическими затруднениями. Либо капитал сократит инвестиции, что вынудит правительство отступить перед лицом экономического коллапса, либо соответствующее правительство будет контролировать отток капитала из страны, и поэтому вскоре будет изолировано от новых инвестиций, а его валюта обесценится. И в тот и другой вариант является эффективным орудием контроля демократически избранных правительств, как и прежде, гарантирующее, что экономике будет нанесен серьезный ущерб, а обещанные «реформы» останутся пустым звуком. Надуманно? Нет, правда. Как обсуждалось в разделе D.2.1, такое давление оказывалось на лейбористское правительство Великобритании 1974 года, и мы видим, что угроза вещает каждый день, когда СМИ сообщают о том, что «рынки» думают о политике правительства, или когда кредиты предоставляются только при гарантии того, что страна структурно подогнана под соответствие с корпоративными интересами и буржуазной экономической догмой.
Что касается политического давления, мы должны помнить, что есть разница между государством и правительством. Государство — это постоянная совокупность институтов, в которых окопались властные структуры и интересы. Правительство состоит из разных политиков. Именно институты имеют власть в государстве благодаря своему постоянству, а не представители, которые приходят и уходят. Другими словами, государственная бюрократия имеет корыстные интересы, и избранные политики не могут эффективно их контролировать:
«Такая бюрократия состоит из вооруженных сил, полиции и государственной службы. Это в значительной степени автономные органы. Теоретически они подчиняются демократически избранному Парламенту, но армия, флот и военно-воздушные силы контролируются специально подготовленными офицерами, которые со школьных лет воспитываются в узких кастовых традициях и которые всегда, имея дело с Парламентом, могут оказывать влияние на этот орган благодаря своим превосходным техническим знаниям, профессиональной тайне и стратегическому блефу. Что касается собственно бюрократии, государственной службы, любой, кто имел какое-либо представление об его внутренней работы, знает, в какой степени она контролирует Кабинет министров, а через Кабинет — и сам Парламент. На самом деле нами правит тайный теневой кабинет… Все эти достойные слуги государства полностью оторваны от нормальной жизни нации.» [Herbert Read, Anarchy and Order, p. 100]
В качестве отступления следует отметить, что, в то время, как «в обществе богатых и бедных нет ничего более необходимого», чем бюрократия, так как она «необходима для защиты несправедливого распределения собственности», было бы неправильно думать, что у нее нет своих собственных классовых интересов: «Даже если вы упраздняете все другие классы и различия и сохраняете бюрократию, вы по-прежнему далеки от бесклассового общества, поскольку бюрократия сама по себе является ядром класса, чьи интересы полностью направлены против людей, которым она якобы служит.» [См. там же., p. 99 и p. 100]
В дополнение к официальной бюрократии и ее власти существует также сеть закулисных агентств, которые служат её рукой. Это можно назвать «постоянным правительством» и «секретным государством» соответственно. Последним в Великобритании является «служба безопасности, МИ5, специальный отдел и секретная разведывательная служба, МИ6». В других государствах есть свои аналоги (ФБР, ЦРУ и т.д. в США). Под первым подразумевается «секретное государство плюс кабинет министров и высшие эшелоны министерств внутренних дел, иностранных дел и по делам Содружества, вооруженных сил и министерства обороны … и так называемый «Клуб постоянных секретарей», сеть очень высокопоставленных государственных служащих — «Мандаринов».» Короче говоря, высшие эшелоны бюрократии и госаппарата. Добавьте к этому «её сателлитов», включая членов парламента (особенно правых), «агентов влияния» в СМИ, бывших сотрудников спецслужб, аналитические центры и структуры по формированию общественного мнения, подставные компании спецслужб и так далее. [Stephen Dorril and Robin Ramsay, Smear! Wilson and the Secret State, pp. X-XI]
Эти органы, хотя теоретически и находятся под контролем избранного правительства, могут эффективно (с помощью дезинформации, секретных операций, бюрократических проволочек, атак СМИ и т.д.) гарантировать, что любое правительство, пытающееся ввести политику, с которой не согласны власть имущие, будет остановлено. Другими словами, государство не является нейтральным органом, почему-то находящееся выше корыстных интересов и политики. Оно является и всегда будет являться институтом, который призван защищать как определенные слои общества, так и свои собственные.
Пример работы этого «секретного государства» можно увидеть в кампании против Гарольда Уилсона, премьер-министра Великобритании от лейбористов в 1970-х годах, которая привела к его отставке (документально подтверждено Стивеном Доррилом и Робином Рамзи). Член парламента от левого крыла лейбористской партии Тони Бенн в тот же период подвергся сильному давлению со стороны «своих» советников из Уайтхолла:
«В начале 1975 года к кампании против Бенна в средствах массовой информации присоединилось секретное государство. Интересная согласованность действий. В январе его постоянный секретарь «объявил войну», а в следующем месяце началась самая экстраординарная кампания преследования, с которой сталкивался какой-либо крупный британский политик. Хотя это никоим образом не доказуемо, похоже, что существует четкая причинно-следственная связь между прекращением поддержки премьер-министра, открытой враждебностью со стороны мандаринов Уайтхолла и началом тайных операций.» [Dorril и Ramsay, См. там же, p. 279]
При этом не следует забывать о роли секретного государства в подрыве реформистских и радикальных организаций и движений. Это участие простирается от чистого сбора информации о «подрывных элементах» до расколов и репрессий. На примере секретного государства США Говард Зинн отмечает, что в 1975 году:
«комитеты Конгресса … начали расследования деятельности ФБР и ЦРУ.
«Расследование деятельности ЦРУ показало, что ЦРУ вышло за границы своей первоначальной миссии по сбору разведданных и проводило секретные операции всех видов … [например] ЦРУ — в сговоре с засекреченным Комитетом Сорока во главе с Генри Киссинджером — работало по ‘дестабилизации’ [демократически избранного, левого] правительства Чили.
«Расследование деятельности ФБР выявило многолетние незаконные действия по подрыву и уничтожению радикальных групп и левых групп всех видов. ФБР рассылало поддельные письма, занималось кражами со взломом … незаконно вскрывало почту, и в случае с лидером «Черных пантер» Фредом Хэмптоном, похоже, тайно участвовало в организации убийства …
«Сами расследования выявили пределы готовности правительства расследовать такую деятельность … [и они] представили свои выводы о ЦРУ в ЦРУ, чтобы выяснить, есть ли материалы, которые Агентство хотело опустить». [Howard Zinn, A People’s History of the United States, pp. 542–3]
Также ЦРУ тайно нанимает несколько сотен американских ученых для написания книг и других материалов, которые будут использоваться в пропагандистских целях, что является важным оружием в битве за сердца и умы. Другими словами, ЦРУ, ФБР (и их аналоги в других странах) и другие государственные органы едва ли можно считать нейтральными органами, которые просто выполняют приказы. Они представляют собой сеть корыстных интересов с определенными идеологическими точками зрения и целями, которые обычно ставят желания голосующего населения ниже сохранения структуры власти государства-капитала.
Поэтому мы не можем ожидать, что другая группа политиков отреагирует иным образом на одни и те же экономические и институциональные влияния и интересы. Не случайно, что левые, реформистские партии проводили правую, прокапиталистическую («тэтчеровскую/рейгановскую») политику, подобную той, которую имели правые, явно прокапиталистические партии. Этого и следовало ожидать, поскольку основная функция любой политической системы заключается в управлении существующими государственными и экономическими структурами и властными отношениями в обществе. Это не для того, чтобы изменять их радикально. Великая иллюзия политики — это представление о том, что политики имеют власть производить любые изменения, которые им нравятся. Глядя на международную картину, очевидно, возникает вопрос о том, какой реальный контроль имеют политики над международной экономикой и ее институтами или структурой мировой торговли и инвестиций. Эти институты обладают огромной властью и, более того, у них есть движущая сила (мотив прибыли), которая по существу вне контроля (как это видно по регулярным финансовым кризисам в неолиберальную эпоху).
Наиболее драматично это проявилось в военном перевороте в Чили против переизбранного демократическим путем (левого) правительства Альенде, совершенного военными при помощи ЦРУ, корпораций США и правительства США, которые усложнили жизнь режиму Альенде. Переворот привел к тысячам убитых и годам террора и диктатуры, но опасность правительства, поддерживающего рабочих, была устранена, и деловая среда стала благоприятной для получения прибыли (см. Раздел C.11 ). Мы знаем, что это крайность, но этот пример важен для любого, кто верит в свободу или идею о том, что государственная машина каким-то образом нейтральна и может быть захвачена и использована левыми партиями, особенно потому, что судьба Чили постигла много других реформистских правительств по всему миру.
Конечно, были примеры весьма масштабных реформ, которые действительно принесли пользу рабочему классу в крупных странах. На ум приходят «Новый курс» в США и лейбористские правительства 1945–51 годов. Но ведь это означает, что наши утверждения ложны? Попросту говоря, нет. Реформы могут быть отвоеваны у государства, когда опасность отказа от уступок перевешивает любое ослабление власти правящего класса, подразумеваемое реформами. Перед лицом экономического кризиса и протестов рабочего класса правящая элита часто терпит изменения, с которыми при других обстоятельствах она боролась бы изо всех сил. Реформы будут разрешены, если их можно будет использовать для спасения капиталистической системы и государства от его собственных эксцессов и даже для улучшения их работы, или, если не прогнуться, то это будет означать поражение в шторме социального протеста. В конце концов, возможность избавиться от реформ, когда они больше не нужны, будет существовать всегда, пока сохраняется классовое общество.
Это видно на примере реформистских правительств 1930-х годов в США и 1940-х годах в Великобритании. Оба столкнулись с серьезными экономическими проблемами, и оба находились под давлением снизу, от идущей волнами воинственной борьбы рабочего класса, которая могла выйти за рамки простого реформизма. Волны сидячих забастовок в 1930-х годах обеспечили принятие направленных на укрепление профсоюзов законов, которые позволили рабочим организовываться, не опасаясь увольнения. Эта мера также частично интегрировала профсоюзы в капиталистически-государственную машину, возложив на них ответственность контролировать «неофициальные» действия на рабочем месте (и, таким образом, гарантируя прибыли). Национализация примерно 20% экономики Великобритании во время правления лейбористской администрации 1945 года (помимо самых убыточных ее секторов) также была прямым результатом страха правящего класса. Как консервативный депутат Квинтин Хогг признал в Палате общин 17 февраля 1943 года: «Если вы не дадите народу реформу, он даст вам революцию.» Воспоминания о недавних революциях в Европе после Первой мировой войны, очевидно, были у многих с обеих сторон. Не то чтобы национализации особенно боялись как «социализма». Действительно, утверждалось, что это лучшее средство улучшения показателей британской экономики. Как отмечали в то время анархисты, «настоящие мнения капиталистов можно узнать из состояния фондовой биржи и заявлений промышленников, а не с передней скамьи тори», и из них видно, «что класс владельцев вовсе не недоволен историей и тенденцией Лейбористской партии.» [Neither Nationalisation nor Privatisation, Vernon Richards (ed.), p. 9]
История подтверждает аргумент Прудона о том, что государство «может только превратиться в нечто и выполнить работу революции, поскольку оно будет настолько побуждено, спровоцировано или принуждено какой-то внешней силой, которая захватит инициативу и начнет действовать», а именно «в Париже должен быть сформирован орган, представляющий пролетариат … в противовес представительству буржуазии.» [Le Représentant du Peuple, 5 мая 1848 г.] Так что, если государство осуществило обширные реформы, просто вспомните, что они были проведены в ответ на воинственное давление снизу, и что мы могли бы получить гораздо больше. В общем, мало что изменилось с тех пор, как в 1880-х годах был выдвинут этот анархический аргумент против предвыборной кампании:
«В избирательном процессе рабочий класс всегда будет введен в заблуждение и обманут … если они смогли послать одного или десять или пятьдесят своих [в парламент], они станут испорченными и бессильными. Более того, даже если бы большинство парламента состояло из рабочих, они ничего не могли бы сделать. Есть не только сенат … командиры вооруженных сил, руководители судебных органов и полиции будут против парламентских законопроектов, выдвинутых такой палатой, и откажутся исполнять законы, благоприятствующие рабочим (такое происходило); но, кроме того, законы не чудотворны; никакой закон не может помешать капиталистам эксплуатировать рабочих; никакой закон не может заставить их, чтобы их фабрики работали, и нанимать рабочих на таких-то и таких-то условиях, ни заставит владельцев магазинов продавать по определенной цене и так далее.» [S. Merlino, цитируется в Galleani, см. там же, p. 13]
Любой работник скажет вам, что само наличие законов о таких вещах, как здоровье и безопасность, организация профсоюзов, рабочее время или что-то еще, не означает, что начальство обратит на них какое-либо внимание. Хотя увольнение людей за вступление в профсоюз является незаконным в Америке, это не мешает начальникам делать это. Точно так же многие были бы удивлены, обнаружив, что 8-часовой рабочий день был законодательно установлен во многих штатах США к 1870-м годам, но рабочие были вынуждены бастовать за него в 1886 году, поскольку это не было обязательным. В конечном счете, политическое действие зависят от прямого действия, которое должно осуществляться там, где это необходимо (на рабочем месте и на улице). И если только прямое действие может привести к исполнению политического решения после его принятия, тогда оно может осуществлено заранее, таким образом показывая ограниченность ожидания действий политиков.
Анархисты отвергают голосование по другим причинам. Дело в том, что избирательные процедуры противоположны прямому действию. Они основаны на найме кого-то другого, кто будет действовать от вашего имени. Таким образом, будучи далекой от придания людям самостоятельности и чувства уверенности в себе и своих способностях, предвыборная кампания лишает их силы путем создания фигуры «лидера», от которого ожидают перемен. Как отмечает Брайан Мартин:
«Все исторические свидетельства говорят о том, что партии скорее тормозят, чем стимулируют радикальные изменения. Одна очевидная проблема состоит в том, что партии могут быть не переизбраны. Все внесенные ими политические изменения могут быть позже просто отменены.
«Однако более важным является умиротворяющее влияние самой радикальной партии. В ряде случаев радикальные партии избирались в органы власти в результате народных волнений. Раз за разом ‘радикальные’ партии превращались в цепи, сдерживающие процесс радикальных перемен.» [“Democracy without Elections”, pp. 123–36, Reinventing Anarchy, Again, Howard J. Ehrlich (ed.), p. 124]
Это легко увидеть из истории различных левых партий. Рабочие или социалистические партии, избранные в периоды социальных потрясений, часто действовали так, чтобы успокоить правящую элиту, подавляя народные выступления, которые могли угрожать капиталистическим интересам. Например, первой мерой Народного фронта, избранного во Франции в 1936 году, было прекращение забастовок и захватов и в целом охлаждение народной воинственности, которая была самым сильным союзником Фронта в его приходе к власти. Лейбористское правительство, избранное в Великобритании в 1945 году, провело как можно меньше реформ, отказавшись рассматривать возможность изменения основных социальных структур и просто заменив наемный труд на частного хозяина на наемный труд в пользу государства путем национализации определенных отраслей. Тем не менее, в первые дни после прихода к власти лейбористам удалось найти время, чтобы послать войска для разгона забастовки докеров (это был не единичный случай: Лейбористы использовали войска для разгона забастовок гораздо чаще, чем консерваторы).
Эти моменты показывают, почему существующим структурам власти не может быть эффективно брошен вызов посредством выборов. Во-первых, избранные представители не подмандатны, то есть они не связаны каким-либо обязательным образом с конкретной политикой, независимо от того, какие обещания они дали или что могут предпочесть избиратели. Во время выборов общественное влияние на политиков наиболее сильно, но после выборов представители могут делать практически все, что захотят, потому что не существует процедуры мгновенного отзыва. На практике невозможно отозвать политиков до следующих выборов, а между выборами они постоянно подвергаются давлению со стороны влиятельных групп с особыми интересами, особенно лоббистов бизнеса, государственной бюрократии и влиятельных лиц политических партий.
Под таким давлением склонность политиков нарушать предвыборные обещания стала легендарной. Как правило, причину в таком нарушении обещаний находят в плохом характере, что приводит к периодическому пылу “выбросить ублюдков”, после чего избирается новый состав представителей, которые также загадочным образом оказываются ублюдками! В действительности именно сама система порождает «ублюдков», продажные и теневые сделки, которых мы привыкли ожидать от политиков. В свете современной «демократии» удивительно, что кто-то достаточно серьезно относится к системе, чтобы голосовать вообще. Фактически, явка избирателей в США и других странах, где «демократия» практикуется таким образом, обычно невысока. Тем не менее, некоторые избиратели продолжают участвовать, возлагая надежды на новые партии или пытаясь реформировать основную партию. Для анархистов эта деятельность бессмысленна, поскольку она не затрагивает корень проблемы, это система, которая формирует политиков и партии по своему образу и обособляет и отчуждает людей из-за своей иерархической и централизованной природы. Никакая партийная политика не может этого изменить.
Однако мы должны прояснить, что большинство анархистов признают разницу между голосованием на выборах правительства и голосованием на референдуме. Здесь мы обсуждаем первое, предвыборную кампанию, как средство социальных изменений. Референдумы ближе к анархическим идеям прямой демократии и, несмотря на свои недостатки, они намного лучше, чем избрание политика на должность один раз в четыре года или около того. Кроме того, анархисты не всегда выступают против всякой вовлеченности в электоральную политику. Некоторые выступают за участие в голосовании, когда возможный исход выборов может быть катастрофическим (например, если фашистская или квази-фашистская партия, вероятно, выиграет выборы). Некоторые социальные экологи, следуя аргументам Мюррея Букчина, поддерживают реальное участие в выборах и считают, что анархисты, принимая участие в местных выборах, могут использовать их для создания самоуправляющихся общественных ассамблей {собраний}. Однако немногие анархисты поддерживают такие способы создания сообщественных ассамблей {собраний} (см. раздел J. 5.14 для обсуждения этого вопроса).
Проблема выборов в государственной системе, даже в местном масштабе, означает, что подавляющее большинство анархистов отвергают голосование как средство достижения изменений. Вместо этого мы всецело поддерживаем прямое действие как средство улучшения ситуации здесь и сейчас, а также как средство создания альтернативы существующей системе.
.
Часто задаваемые вопросы об анархизме. (An Anarchist FAQ)
J.2.1 Почему анархисты предпочитают использовать прямое действие для изменения положения вещей?
